Георг Тракль

ОТРОКУ ЭЛИСУ
Элис, когда из чернеющей чащи дрозд закличет -
В этом будет твоя погибель.
Губы твои пьют прохладу голубых родников.

Оставь; в алой струйке на твоем лбу -
Древние легенды
И значения темные птичьих путей.

Ты же, тихо ступая, входишь в ночь,
Что пурпурной лозой тяжелеет -
И в ее синеве еще прекраснее движения твоих рук.

Там терновник поет,
Где глядят твои лунные очи.
Как давно ты покинул нас, Элис.

Тело твое - гиацинт,
В который монах окунает свои восковые пальцы.
Молчание наше встало над нами черной пещерой.

Иногда кроткий зверь из нее выходит
И медленно смежает тяжелые веки.
На лоб твой легли черные росы,

Последнее золото осыпавшихся звезд.


ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЬ
Под вечер, когда идем мы темными тропами,
Бледные тени наши встают перед нами.

Жаждой томясь,
Пьем мы белые воды пруда,
Сладость печального детства.

И, умерев в зарослях бузины,
Смотрим на серых чаек.

Весенние тучи встают над сумрачным городом,
Полным молчания старых, монашьих времен.

Когда я взял твои тонкие руки,
Ты тихо раскрыла круглые очи
Как давно это было.

Но если созвучия темные вдруг в душу ворвутся, -
И, белая, ты восстаешь в осеннем пейзаже друга.


ВЕСНОЙ
Под глухими шагами тихо подается снег,
В тени дерева
Поднимают розовые веки любящие.

Следует темному зову кормчий,
Ночь и звезда.
Весла беззвучно опускаются в такт.

Скоро уже зацветут на развалинах
Фиалки,
Зазеленится робко висок одинокого.


ПЕСНЯ ВРЕМЕНИ
Робко встречаются темные взгляды влюбленных,
Белокурых, сияющих. В стылом мраке
Переплетаются в изнеможении страстные руки.

Благословен пурпурный губ излом. В круглых глазах
Отражается темное золото весенних сумерек,
Лесные опушки и чащи, вечерние страхи в листве;
Несказанность полета птицы и нерожденного
Путь по грустным деревням вдоль одинокого лета;
Из выцветшей голубизны выступает почивший.

В поле нежно шумит желтая рожь.
Сурова жизнь, и отливают сталью тугие взмахи косы,
Плотник вгоняет в пазы тяжелые балки.

Осенью одевается в пурпур листва; монашеским духом
Исполнены жаркие дни; тяжел виноград и густ
Воздух в просторных дворах.
Слаще яблочный дух; нежен смех
Счастья, музыка, танцы в прохладных пивных.
В сумраке сада шаги и молчанье умершего мальчика.


ПОДСОЛНУХИ
Золотые подсолнухи,
Вы, что в душе уже клонитесь к смерти,
Вы, словно смиренные сестры,
В вашем безмолвии
Кончается год Гелиана —
Год живительной горной прохлады.
Так бледнеет от поцелуев
Хмельное чело его
Посреди золотых
Цветов меланхолии —
И это все он: это дух
Молчаливого мрака.


DE PROFUNDIS
Эти колючие жнивья, куда черный излился дождь.
Этот бурый ствол, что один на закате стоит.
Этот вихрь, что свистит вокруг опустевших домов —
Как горестен этот вечер.

У края полей
Сиротка робко сбирает в подол колоски.
На закате золотом очи мерцают, круглясь,
И заждалось Жениха нездешнего лоно.

По дороге домой
Сладчайшее тело нашли пастухи
Истлевающим в жестких кустах.

Я — дальняя тень, что пала от сумрачных сел.
Безмолвие Божье
Я испил в лесном роднике.

Холодный металл моего касается лба.
Мое сердце ищет паук.
И свет угас в обмирающем рту.

Я очнулся на пустоши, ночью,
Средь нечистот и звездного праха.
В орешнике вновь
Кристально взывали ангелов гласы.


РОЖДЕНИЕ
Горы — изломы, черноты, снег.
Алой охоты вьется стезя.
О, мшистые взгляды зверя.
Материнский покой; под черной елью
Раскрываются сонные руки,
Когда являет себя стынущий месяц.
О, человека рожденье. Полночный плеск
Струй голубых по камням;
Падший ангел, вздыхая, видит свой облик,
Пробуждается бледное в дремоте кельи.
Как две луны,
Блестят глаза на каменном лике старухи.
Горе, вопль роженицы. Черным крылом
Висков дитяти касается ночь,
Снег, что с пурпурных небес никнет неслышно.


ПРОСВЕТЛЕНИЕ
Когда свечереет,
Тихо покинет тебя голубеющий лик.
Малая пташка поет в тамаринде.

Мирный инок
Умершие руки слагает.
Белый ангел нисходит к Марии.

Ночному венку
Из фиалок, и злаков, и пурпуровых роз
Подобен год созерцателя.

У ног твоих
Отверзаются гробы усопших,
Когда ты склоняешь чело в мерцанье ладоней.

Тихо живет
Подле уст твоих месяц осенний,
Пьян маковым соком темной песни.

Цветок голубой,
Тихо звенящий в камне замшелом.


ПОКОЙ И БЕЗМОЛВИЕ

Пастухи солнце хоронят в голом лесу.
Тянет рыбак
Волосяной сетью луну из остывающих вод.

В голубом кристалле
Человек живет бледноликий, щекою приникший к звездам,
Голову погрузивший в пурпуровый сон.

И все ж продолжает взывать темный птичий полет
К созерцателю; святость синих цветов,
Сознает близкую тишь забвения угасающий ангел.

И вновь клонится к ночи лоб в лунные скалы;
Сияющим отроком
Явилась сестра - вся в осени, в черном тлении.

ЗАКАТ
Над белеющим прудом
Потянулись вдаль дикие птицы.
По вечерам с наших звезд задувают ледяные ветра.

Над нашими могилами
Ночь склонила надтреснутый лоб.
Под дубами качаемся мы в серебряном челне.

Немолчно звенят городские белые стены.
Под сводом из терний
О брат мой! - стрелки слепые часов, взбираемся мы к полночи.


***
О, пристанище в тишине сумеречного сада,
И устремленные на брата глаза сестры, темные, круглые,
Пурпурный излом ее губ
Плавится в вечерней прохладе.
Час, когда разрывается сердце.

Сентябрь, налитые золотом груши. Сладость ладана,
И пожар георгинов вдоль старой ограды,
Скажи, где мы были, когда на черном челне
Уплывали в закат,

И журавль тянулся над нами. Озябшие руки
Обнимали мрак, а в нем билась кровь.
Влажная голубизна у наших висков. О, дитя!
В глубине искушенного взгляда — темная женственность.


В СУМЕРКАХ
Молчит в душе голубая весна.
Под тяжестью соков вечерних ветвей
Низко клонятся лица дрожащих влюбленных.

О зеленящийся Крест. В темных речах
Раскрываются друг перед другом
Мужчина и женщина. Одинокий
Бредет у голой стены со своими звездами.

Непроходимой чащобой в лесах заросли
Лунные тропы забытых охот;
Ломится взгляд синевы
В прогалы скалистых руин.


ВЕЧЕРОМ
Голубой ручеек, тропинка, вечер возле ветхой хижины.
В зарослях темных дети играют в шарики, красные и голубые.
Вдруг, иногда, у иных изменяются лица, и руки растворяются в бурой листве.

В тиши костяной сияет сердце одинокого.
Качается челн на чернеющих водах.
В сумраке рощи маячат улыбки и волосы смуглых девиц.

Тени Древних перерезают дорогу маленькой пташки;
Тайна голубого цветка на их висках.
Другие, на берегу черном, качаются на вечернем ветру.

Золотые вздохи тают в голых ветвях.
Каштаны; звон темных литавров лета,
Когда Чужая по ветхим ступеням восходит.


У СТАРОГО КОЛОДЦА
Темные знаки воды: чело, что разбилось в устах
у ночи,
Мальчика синяя тень стонет в черных подушках,
Шуршание клена, шаги в заброшенном парке,
Звуки сонаты, что молкнут на старых ступенях,
Быть может, луна, что по лестнице тихо восходит,
Кроткое пенье монахинь в разрушенной церкви,
Сосуд со святыми дарами, открывшийся тихо,
Звезды, что падают из костлявых рук,
Быть может, и чья-то поступь в покинутом доме,
Синяя песня флейты в орешнике — еле слышно.


СЕСТРЕ

Там, где ты проходишь - осень, вечер,
Зверь лазурный, что поет в сени деревьев,
Одинокий пруд под вечер.

Тиха птичьего полета песня.
Печаль над сводом твоих бровей,
Тонкой улыбки песня.

Своды твоих век - рук Господних дело.
Звезды ищут по ночам, дитя Страстной Пятницы,
Чела твоего свод.


АМИНЬ

Тление, скользящее по ветхой комнатенке.
Тени на желтых обоях. В сумрачных зеркалах
Рук наших печаль встает, печаль цвета слоновой кости.

Бурые жемчуга струятся сквозь мертвые пальцы.
В тишине
Открывает ангел маковые свои глаза, синие…

И вечер тоже синий:
Отмирания нашего час, Азраилова тень
Легла на бурый садик.

Переводы С. Аверинцева, И. Болычева, А. Прокопьева, М. Белорусца, О. Бараш, О. Татариновой; мои