ВОПЛЬ
I
Я видел, как лучшие умы моего поколения пали жертвой безумия, как
расхристанные и нагие они брели на заре по негритянским
кварталам в поисках бешеной вмазки,
ангелоглавые хипстеры, горящие жаждой древней божественной
связи с искрящей звёздами динамо-машиной скрытой в механике
ночи,
как нищие, оборванные, обдолбанные, с пустыми глазами сидели
и курили в сверхъестественном мраке на квартирах без отопленья и
парили над крышами городов погрузившись в созерцание джаза,
как в окрестностях Эл обнажали мозги перед небом и видели
ангелов Магомета и, прозрев, гуляли, пьяно шатаясь, по крышам
жилых строений,
как шли коридорами университетов с нездешним сиянием в глазах,
бредя Арканзасом и трагедией в духе Блейка среди студентов,
вернувшихся с фронта,
как их изгоняли из институтов за шизу и расклейку непристойных
стихотворений на окнах собственных черепушек,
как ютились в неухоженных комнатах в одном исподнем,
сжигая деньги в мусорных вёдрах и вслушиваясь в Ужас за каждой стеною,
как их вязали, поросших лобковою шерстью, с поясами, набитыми
марихуаной, купленной в Ларедо для дружков из Нью-Йорка,
как жрали пламя в дешевых ночлежках или хлестали скипидар
в Парадайз-Аллее, смерть, или чистилище для нагих торсов ночь
за ночью при помощи снов, наркоты, алкоголя, хуя и
бесконечных яиц, несравненные слепцы; улицы в колышущихся
облаках и сполохи молний в мозгу, мечущихся между полюсами
Канады и Паттерсона, озаряя в промежутках бездвижный мир,
застывший во Времени, пейотная твердость коридоров, рассветы
под деревьями кладбищ, алкоголизм на крышах, поездки по укурке
мимо витрин магазинов в неоновом блеске заполненных машинами
улиц, солнце и луна и вибрации деревьев в ревущем сумраке зимнего
Бруклина, треп вокруг полной окурками жестянки и добрый царь
свет разума,
как приковывали себя к вагонам подземки ради бесконечной
поездки из Бэттери в священный Бронкс под бензендрином, пока
стук колес и крики детей не возвращали их к реальности,
трясущихся, с пересохшим ртом и выцветшими мозгами, полностью
утратившими ясность на залитой тусклым светом станции “Зоо”,
как тонули ночь напролет в субмариновом свете “Бикфорда”,
выплывали затем и сидели вечером над выдохшимся пивом в
пустынном “Фугацци”, прислушиваясь к шелесту рока, доносящемуся
из термоядерного джукбокса,
как болтали без умолку семьдесят часов подряд по дороге из парка
в койку из бара “Бельвью” из музея к Бруклинскому мосту,
шалое полчище платовских диалогистов, сигающих с пожарных
лестниц, с подоконников, с Эмпайр-Стейт-Билдинг, с бухты-барахты
тараторящих вопящих изблевывающих шепчущих факты и
воспоминания и анекдоты и немыслимые приходы и ужасы,
пережитые в больницах, окопах и тюрьмах,
целые интеллекты, растраченные в семидневных запоях с
горящими глазами, мясо для синагоги выброшенное на тротуары,
как уходили в никуда, в Дзен, в Нью-Джерси, оставляя за собой след
из двусмысленных почтовых открыток с видами Атлантик-Сити,
страдали от арабской потливости, танжерской ломоты, китайской
мигрени, оставшись без героина в угрюмой меблирашке где-то в
Нью-Арке,
как бродили в полночь по железнодорожным путям, не зная куда
податься, а потом уходили куда-то так и не разбив ничье сердце,
как раскуривали сигареты в товарных вагонах товарных вагонах
товарных вагонах грохочущих по снежным полям к одиноким
фермам в дед-морозной ночи,
как изучали Плотина Эдгара По Святого Иоанна Креста телепатию
и бипоп-каббалу потому что космос инстинктивно вибрировал у них
под ногами в Канзасе,
как блуждали одиноко по дорогам Айдахо в поисках призрачных
индейских ангелов которые были никто иные как призрачные
индейские ангелы,
как думали, что одни на свете рехнулись, когда Балтимор мерцал у
них на глазах в сверхъестественном экстазе,
как прыгали в лимузин вслед за оклахомским китайцем,
подчинившись порыву на зимней полуночной улочке, залитой
легким летним дождем,
как шныряли голодные и одинокие по Хьюстону в поисках джаза
секса или супа, и плелись за блистательным испанцем, чтобы вести с
ним беседы о Вечности и об Америке, безнадежное предприятие, и
вместо этого оказывались на борту судна, идущего в Африку,
как исчезали в жерлах мексиканских вулканов, не оставив после
себя ничего, кроме тени широких штанин и лавы и пепла стихов
сожженных в камине Чикаго,
как вновь и вновь возникали в Калифорнии, расследуя деятельность ФБР,
бородатые, в шортах, с открытыми взорами пацифистов,
сексуальные, загорелые, раздающие загадочные листовки,
как прожигали сигаретами дыры в ладонях, протестуя против
наркотического табачного угара Капитализма,
как распространяли суперкоммунистические памфлеты на Юнион-
Сквер, рыдая и срывая с себя одежду, и вой сирен Лос-Аламоса
сбивал их с ног и катил по Уолл-Стрит и ему вторила сирена
парома на Стейтен-Айленд,
как разражались рыданиями белых спортзалах, нагие и дрожащие,
увидев устройство чужих скелетов,
как кусали сыщиков в шею и визжали от удовольствия в
полицейских машинах, неповинные ни в каких преступлениях,
кроме пьянства и воинствующей педерастии,
как выли, упав на колени в подземке и как их стаскивали с крыш,
размахивающих гениталиями и манускриптами,
как давали в жопу праведным мотоциклистам и визжали от радости,
как сосали и давали сосать серафимам в человеческом облике,
матросам, познавая нежность Атлантики и Карибского моря,
как вставляли утром и вечером в розариях и на лужайках
общественных парков и на кладбищах даря свое семя бесплатно
всем кто встретился на пути кто решился,
как бесконечно икали пытаясь хихикать но заканчивали всхлипом за
перегородкой в турецких банях, когда нагой и блондинистый ангел являлся, дабы пронзить их мечом,
как приносили своих любовников в жертву морщинистым паркам
одноглазой парке гетеросексуального доллара одноглазой парке что
подмигивает из матки и одноглазой парке что не отрывая жопы от
стула перерезает златую нить интеллекта свитую на прядильном
станке мастерства,
как, ненасытные, экстатически совокуплялись с бутылкою пива с
милашкою с пачкою сигарет со свечой и падали с кровати на пол и
продолжали совокупляться там а потом в коридоре и сползали в
обмороке по стенке с видением вселенской пизды перед глазами и
кончали чтобы окончательно лишиться рассудка,
как слюнявили промежность миллионам трепещущих девок
на закате и встречали зарю с налитыми кровью глазами, но готовые
вылизать пизду и заре, сверкали голыми ягодицами на сеновалах и
купались нагишом в озерах,
как колесили в поисках блядей по Колорадо на мириадах угнанных
тачек, - Н.К., тайный герой этих стихов, знатный ебарь и Адонис из
Денвера - да будет благославенна память о твоих бесчисленных
жертвах,трахнутых на пустых автостоянках и в бытовках столовых,
на скрипучих креслах кинотеатров, на горных вершинах в пещерах,
или о кобылястых официантках, задиравших юбки в кюветах во
время бесчисленных встреч одиночеств и особенно в исполненных
солипсизма сортирах безвестных заправок, ну и в тенистых
аллеях родного местечка тоже,
как вырубались в засранных кинозалах, переносились в пространстве
во сне и просыпались внезапно где-то в Манхэттене и выползали из
подвалов с чудовищным похмельем от безжалостного “Токая” и в
ужасе от стальных сновидений Третьей авеню и, пошатываясь,
плелись на биржи труда,
как бродили всю ночь в наполненных кровью ботинках по сугробам
в районе доков, ожидая, когда посреди Ист-Ривер откроется дверца,
за которой - натопленная комнатушка опиумного притона,
как разыгрывали великие суицидальные драмы на усеянных утесами
доходных домов берегах Гудзона под прожекторным светом
мобилизованной луны - да будут увенчаны их головы лаврами, чтоб
даровать им забвенье,
как глотали воображаемую баранью похлебку или переваривали
мандавошек на тинистом дне похожих на реки канав Бауэри,
как плакали над романтикой улиц, толкая тележки, полные лука и
дешевых мелодий,
как ежились в ящиках, сопя в темноте под мостом, а потом
отправлялись к себе на чердак конструировать клавесины,
как кашляли в Гарлеме на шестом этаже, коронованные пламенем
под чахоточным небом, окруженные ящиками из-под апельсинов,
набитыми богословскими трудами,
как строчили всю ночь напролет, раскачиваясь над высокопарными
песнопениями, оборачивающимися абракадаброй в тусклом
утреннем свете,
как варили борщ из тухлятины легких сердца хвостов копыт и пекли
тортильи, мечтая о чистой растительной пище,
как заползали под фургоны мясников, в надежде найти, не упало ли
что с воза,
как швыряли с крыши свои часы, голосуя за Безвременную
Вечность, а потом каждый день в течении следующего десятилетья
им на голову падал будильник,
как трижды резали себе вены с переменным успехом, как сдавались
и как их заставляли открывать антикварные магазины, в которых
они рыдали от страха, что так и состарятся за прилавком,
кто сгорали заживо в неприметных чесучовых костюмах на
Мэдисон-Авеню под раскаты свинцовых виршей и размеренный лязг
стальных дивизий модных журналов и нитроглицериновый визг
кудесниц рекламы и горчичный газ злобных умников-редакторов
или попадали под колоса пьяных таксистов Абсолютной Реальности,
как прыгали с Бруклинского моста это не враки а потом скрывались
неопознанные и забытые в призрачном мороке забегаловок
Чайнатауна и пожарных машин - даже пива на халяву не выпив,
как в отчаянии с песней кидались из окон, выпадали из вагонов
подземки, прыгали в вонючий Пассаик, набрасывались на негров,
выли на всю улицу, танцевали босиком на осколках бокалов,
разбивали пластинки с записями ностальгического немецкого джаза
30-ых, допивали виски и кидались блевать к окровавленному унитазу,
а в ушах завывал и ревел коллосальный паровозный гудок,
как мчались по хайвеям прошлого в гости друг к другу скрасить
тюремное одиночество и бдение на автомибильной Голгофе или
воплощение в бирмингемского джазиста,
как семьдесят два часа колесили по сельским проселкам, чтобы
сказать мне было видение или тебе было видение или ему было
видение Вечности,
как путешествовали в Денвер, как умирали в Денвере, как
возвращались в Денвер, как бдели над Денвером и маялись и
унывали в Денвере и наконец выбирались узнать сколько Времени и
Денвер теперь опустел, лишившись своих героев,
как падали на колени в безнадежных соборах, молясь за спасение
души друг друга за свет и за женские груди пока над поросшей
шерстью душой не вспыхивал на мгновение нимб,
как шевелили извилинами в тюрьмах, ожидая явления немыслимых
уголовников с золотыми главами и шармом реальности в сердце,
наполненном нежными блюзами Алькатраса,
как удалялись в Мексику чтобы ширятся без страха или в
Скалистые горы разжалобить Будду или в Танжер к мальчикам ли
на Сазерн-Пасифик к черным топкам локомотива или в Гарвард к
Нарциссу или на кладбище Вудлоун блудить на могилах,
как требовали назначить психиатрическую экспертизу заявляя что
действовали под гипнозом радиоволн и их признавали безумцами
снимали наручники при голосах присяжных разделившихся
поровну,
как швырялись картофельными очистками в преподавателей дадаизма в
Сити-Коледж оф Нью-Йорк и впоследствии объявлялись на
гранитных ступенях психушки с обритой головою и шутовскими
речами о самоубийстве, требуя немедленной лоботомии,
как вместо этого получали бетонную пустоту инсулина метразола
электрошока гидротерапии психотерапии трудотерапии
настольного тенниса и амнезии,
как в знак бессмысленного протеста успевали опрокинуть единственный теннисный стол для пинг-понга и сразу же впадали в кататонию, и многие годы спустя возвращались, облысев уже на полном серьезе в парике из крови, слез и пальцев чтобы испытать участь очевидных безумцев в палатах психиатрических городов Восточного побережья, в зловонных коридорах Пилгрейм-Стейт, Рокленда и Грейстоуна, погруженными в перебранку с голосами звучащими эхом в сознанье, раскачивающимися в полночь на одинокой лавке среди царства надгробий любви, где жизнь похожа на сон на кошмар, где тела превращаются в камни тяжелые словно луна, а мать окочательно *********** и последняя невероятная книга выброшена из окна и последняя дверь заперлась в четыре часа ночи и последняя телефонная трубка разбита об стену вместо ответа и последняя воображаемая мебель вынесена из последней меблированной комнаты, желтая бумажная роза свисает с проволочных плечиков в шифоньере, но даже она существует только в воображенье, даже она - только часть утешительных галлюцинаций,
ах, Карл, пока ты в беде я тоже в беде а нынче ты влип не на шутку
во всеохватное животное варево жизни - и как в силу этих причин
бежали по обледенелым улицам, охваченные внезапным прозреньем
алхимии эллипса каталога линейки и вибрирующей плоскости,
как мечтали и создавали осязаемые разрывы во Времени и
Постранстве при помощи наложения метафор и ловили архангела
души в капкан 2 зрительных образов и сопрягал элементарные
глаголы и сочетал существительное с дефисом сознания и как
прыгали от восторга, ощущая себя Pater Omnipotens Aeterna Deus,
способным перелопатить синтаксис и ритм убогой человеческой
прозы, чтобы предстать перед вами бессловесным, разумным и
дрожащим от стыда, отверженным но готовым излить вам всю душу,
подчиняясь велению ритма в обнаженном и безграничном сознанье,
безумцем-бродягой и ангелом бита во Времени, безвестным, но
выкладывающим начистоту здесь то, о чем не пристало говорить до
смерти, и явившимся нам во плоти в призрачном одеянии джаза в
тени золотых труб оркестра, выдувающим страдания обнаженной
души Америки в вопле саксофона элои элои ламма савахфани
сотрясшем все города вплоть до последнего радио, сердце которого
есть абсолютная поэзия жизни вырезанная ножом мясника из тел
что будет питать нас еще доброе тысячелетье.
II
Что за сфинкс из бетона и алюминия размозжил им черепа и выгрыз
оттуда мозги и воображение?
Молох! Одиночество! Мерзость! Уродство! Пепельницы, набитые
окурками и недостижимые доллары! Крики детей в подъездах!
Мальчики, рыдающие в казармах! Старики, плачущие в парках!
Молох! Молох! Кошмарный Молох! Молоха без сердца! Безумный
Молох! Молох, суровый судья человеков!
Молох непостижимой темницы! Молох бездушной тюрьмы со
скрещенными костями над входом! Молох синклита страданий!
Молох, зодчий своего приговора! Молох непомерной глыбы войны!
Молоха обалдевших правительств!
Молох чей разум - разум машины! Молох, чья кровь - финансовые
потоки! Молох чьи пальцы - как десять воинств! Молох, чья грудь -
как пожирающая людей мясорубка! Молох, чьи уши - как
дымящиеся гробницы!
Молох чьи глаза - тысячи ослепших окон! Молох, чьи небоскребы
стоят вдоль длинных улиц как бесчисленные Иеговы! Молох, чьи
фабрики грезят и хрипят в клубах дыма! Молох, чьи трубы и
антенны венчают чело городов!
Молох, чья любовь - без конца нефть и камни! Молох, чья душа -
электричество и банки! Молох, чья нищета как призрак таланта!
Молох, чья участь - облако бесполого водорода ! Молох, чье имя -
Рассудок!
Молох, во чреве которого я сижу, одинокий! Молох, внутри
которого я грежу об ангелах! Безумец в Молохе! Хуесос в центре
Молоха! Невезучий в любви и лишенный мужского начала в Молохе!
Молох, что рано проник в мою душу! Молох, в котором я - лишь
разум без тела! Молох, который пытается устрашить меня, чтобы
вывести из состояния естественного восторга! Молох, которого я
покидаю! Пробудитесь, живущие в Молохе! Свет струится на нас с
небес!
Молох! Молох! Жилище роботов! призрачные пригороды! склепы с
сокровищами! слепые капиталы! демоническая промышленность!
призрачные нации! неискоренимые психлечебницы! гранитные
члены! чудовищные бомбы! Вы сломаете себе хребет, вознося
Молоха в небеса! Мостовые, деревья, радиоприемники, тонны
камня! Поднимая город к Небу, которое истинно есть и повсюду над
нами! Видения! знамения! галлюцинации! чудеса! восторги! все
уносится прочь американским потоком!
Мечты! кумиры! озарения! веры! вся эта куча сентиментального
говна! Прорвемся! Перейдем через реку! Сальто-мортале и распятия!
поток все уносит!
Приходы! богоявления! припадки отчаяния! Десятилетие
животного визга и суицидов! Рассудки! Новые влюбленности!
Безумное поколение! разбитое о рифы Времени!
Хохот святых за рекой! Они видели все! безумные взоры!
священные вопли! Они прощаются с нами! Они спрыгнули с крыши!
навстречу одиночеству! посылая прощальный привет! цветами в
руках! Вниз по течению! на улицы города!
III
Карл Соломон! Я с тобой в Рокленде, куда ты угодил, оказавшись
безумней меня
Я с тобой в Рокленде, где тебе, наверное, так одиноко
Я с тобой в Рокленде, где ты стал похож на тень моей матери
Я с тобой в Рокленде, где ты убил уже двенадцать своих секретарш
Я с тобой в Рокленде, где ты смеёшься над никому не понятной
иронией происходящего
Я с тобой в Рокленде, где ты и я - великие писатели, печатающие в
четыре руки на огромной пишущей машинке
Я с тобой в Рокленде, где твое самочувствие сильно ухудшилось, как
сказали по радио
Я с тобой в Рокленде, где на факультеты черепа прекратили приём
червей впечатлений
Я с тобой в Рокленде, где ты поят чаем из собственных грудей
старые девы Ютики
Я с тобой в Рокленде, где ты злобно шутишь над фигурами твоих
нянечек, гарпий из Бронкса
Я с тобой в Рокленде, где ты орешь в смирительной рубашке, что
проигрываешь бездне матч по настольному теннису
Я с тобой в Рокленде, где ты лупишь по кататоническому пианино
душа невинна и бессмертна и она не должна умирать непристойно в
психушке усиленного режима
Я с тобой в Рокленде, где еще пятьдесят сеансов электрошока
никогда не вернут твою душу обратно в тело из ее паломничества на
распятие вакуума
Я с тобой в Рокленде, где ты обвиняешь своих врачевателей в
безумии и готовишь древнееврейскую социалистическую революцию
против национал-фашистской Голгофы
Я с тобой в Рокленде, где ты готовишься разодрать завесу небес над
Лонг-Айлендом и воскресить Иисуса в живой человеческой плоти из
его сверхчеловеческого гроба
Я с тобой в Рокленде, где ты в компании двадцать пять тысяч
товарищей по безумию хором поешь последние строфы
“Интернационала”
Я с тобой в Рокленде, где мы обнимаем и целуем Соединенные Штаты
под простынями - Соединенные Штаты, что кашляют всю
ночь напролет, мешая нам спать
Я с тобой в Рокленде, где нас пробуждает от комы электрической
вспышкой рев аэропланов наших собственных душ над крышей
лечебницы прилетевших сбрасывать ангельские бомбы больница
вспыхивает изнутри рушатся воображаемые стены О легионы
доходяг спасайтесь бегством О усеянный звездами удар милосердия
вечная война у дверей О победа срывай с себя исподнее
мы свободны
Я с тобой в Рокленде, мне снишься ты мокрый переплывший вплавь
море пересекший пешком всю Америку в слезах стучащийся в дверь
моего коттеджа в калифорнийской ночи
СНОСКА К ВОПЛЮ
Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят!
Мир святой! Душа святая! Кожа святая! Нос святой! Язык и хуй и рука и дырка в жопе святы, святы!
Всё свято! Все святы! везде святое! каждый день вечность! каждый - ангел! Жопа свята как серафим! безумец свят как и ты о душа моя!
Пишмашинка святая поэма святая голос святой кто слушал святой экстаз святой!
Святой Пётр святой Аллен святой Соломон святой Люсьен святой Керуак святой Ханке святой Берроуз Святой Кэссиди святые безвестные в жопу ёбаные несчастные нищие святые отстойные человечьи ангелы!
Свята моя мать в невменяемой дурке! Святы хуи канзасских дедов! Свят стенающий саксофон! Свят апокалипсис бопа! Святы джаз-банды марихуана хипстеры пацифизм пейот волынки & барабаны!
Святы одиночества небоскрёбов и тротуаров! Святы кафетерии - убежища миллионов! Святы мистические реки из слёз, что текут ниже улиц!
Свят одинокий джагернаут! Свят жирный ягнёнок среднего класса! Святы крейзанутые пастыри бунта! Кто врубился в Лос-Анджелес - САМ Лос-Анджелес!
Святой Нью-Йорк Святой Сан-Франциско Святые Пеория и Сиэтл Святой Париж Святой Танжер Святая Москва Святой Стамбул!
Свято время часть вечности свята вечность часть времени святы циферблаты в пространстве свято четвёртое измерение свят пятый интернационал свят Ангел в Молохе!
Святое море святая пустыня святые рельсы святой паровоз святые виденья святые глюки святые чудеса святое глазное яблоко и святая бездна!
Святы прощение! милосердие! благотворительность! вера! Святы! Наши! тела! страдания! великодушие!
Свята сверхъестественная суперблестящая умная доброта души!
СУТРА ПОДСОЛНУХА
Я бродил по берегу грязной консервной свалки, и уселся в огромной тени паровоза «Сазерн Пасифик», и глядел на закат над коробками вверх по горам, и плакал. Джек Керуак сидел рядом со мной на ржавой изогнутой балке, друг и мы, серые и печальные, одинаково размышляли о собственных душах в окружении узловатых железных корней машин. Покрытая нефтью река отражала багровое небо, солнце садилось на последние пики над Фриско, в этих водах ни рыбы в горах —ни отшельника, только мы, красноглазые и сутулые, словно старые нищие у реки, сидели усталые со своими мыслями. — Посмотри на Подсолнух,—сказал мне Джек,—на фоне заката стояла бесцветная мертвая тень, большая, как человек возвышаясь из кучи старинных опилок — я приподнялся, зачарованный—это был мой первый Подсолнух, память о Блейке — мои прозрения — Гарлем и Пекла восточных рек, и по мосту лязг сэндвичей Джоза Гризи, трупики детских колясок, черные стертые шины, забытые, без рисунка, стихи на речном берегу, горшки и кондомы, ножи—все стальные, но не нержавеющие,—и лишь эта липкая грязь и бритвенно острые артефакты отходят в прошлое — серый Подсолнух на фоне заката, потрескавшийся, унылый и пыльный, и в глазах его копоть и смог, и дым допотопных локомотивов — венчик с поблекшими лепестками, погнутыми и щербатыми, как изуродованная корона, большое лицо, кое-где повыпали семечки, скоро он станет беззубым ртом горячего неба, и солнца лучи погаснут в его волосах, как засохшая паутина, листья торчат из стебля, как руки, жесты из корня в опилках, осыпавшаяся известка с ветвей, мертвая муха в ухе. Несвятая побитая вещь, мой подсолнух, моя душа, как тогда я любил тебя! Эта грязь была не людской грязью, но грязью смерти и человеческих паровозов, вся пелена пыли на грязной коже железной дороги, этот смог на щеке, это веко черной нужды, эта покрытая сажей рука или фаллос, или протуберанец искусственной-хуже, чем грязь-промышленной-современной — всей этой цивилизации, запятнавшей твою сумасшедшую золотую корону — и эти туманные мысли о смерти, и пыльные безлюбые глаза, и концы, и увядшие корни внизу, в домашней куче песка и опилок, резиновые доллары, шкура машины, потроха чахоточного автомобиля, пустые консервные банки со ржавыми языками набок — что еще мне сказать? —импотентский остаток сигары, влагалища тачек, молочные груди автомобиля, потертая задница кресла и сфинктер динамо — все это спрелось и мумифицировалось вкруг твоих корней,— и ты стоишь предо мною в закате, и сколько величья в твоих очертаньях! О совершенная красота Подсолнуха! Совершенное счастье бытия Подсолнуха! Ласковый глаз природы, нацеленный на хиповатое ребрышко месяца, проснулся, живой, возбужденно впивая в закатной тени золотой ветерок ежемесячного восхода! Сколько мух жужжало вокруг тебя, не замечая твоей грязи, когда ты проклинал небеса железной дороги и свою цветочную душу? Бедный мертвый цветок! Когда позабыл ты, что ты цветок? Когда ты, взглянув на себя, решил, что ты бессильный и грязный старый локомотив, призрак локомотива, привиденье и тень некогда всемогущего дикого американского паровоза? Ты никогда не был паровозом, Подсолнух, ты был Подсолнухом! А ты, Паровоз, ты есть паровоз, не забудь же! И взяв скелет подсолнуха, я водрузил его рядом с собою, как скипетр, и проповедь произнес для своей души, и для Джека, и для всех, кто желал бы слушать: — Мы не грязная наша кожа, мы не страшные, пыльные, безобразные паровозы, все мы душою прекрасные золотые подсолнухи, мы одарены семенами, и наши голые волосатые золотые тела при закате превращаются в сумасшедшие тени подсолнухов, за которыми пристально и вдохновенно наблюдают наши глаза в тени безумного кладбища паровозов над грязной рекой при свете заката над Фриско.
СУПЕРМАРКЕТ В КАЛИФОРНИИ
Этим вечером, слоняясь по переулкам с больной головой
и застенчиво глядя на луну, как я думал о тебе, Уолт
Уитмен!
Голодный, усталый я шел покупать себе образы и забрел под
неоновый свод супермаркета и вспомнил перечисленья
предметов в твоих стихах.
Что за персики! Что за полутона! Покупатели вечером
целыми семьями! Проходы набиты мужьями! Жены у гор
авокадо, дети среди помидоров! — и ты, Гарсия Лорка, что
ты делал среди арбузов?
Я видел, как ты, Уолт Уитмен, бездетный старый
ниспровергатель, трогал мясо на холодильнике и глазел
на мальчишек из бакалейного.
Я слышал, как ты задавал вопросы: Кто убил поросят?
Сколько стоят бананы? Ты ли это, мой ангел?
Я ходил за тобой по блестящим аллеям консервных банок,
и за мною ходил магазинный сыщик.
Мы бродили с гобой, одинокие, мысленно пробуя артишоки,
наслаждаясь всеми морожеными деликатесами, и всегда
избегали кассиршу.
Куда мы идем, Уолт Уитмен? Двери закроются через час.
Куда сегодня ведет твоя борода?
(Я беру твою книгу и мечтаю о нашей одиссее по
супермаркету, и чувствую-все это вздор.)
Так что, мы будем бродить всю ночь по пустынным улицам?
Деревья бросают тени на тени, в домах гаснет свет,
мы одни.
Что же, пойдем домой мимо спящих синих автомобилей,
мечтая об утраченной Америке любви?
О , дорогой отец, старый седобородый одинокий учитель
мужества, какая была у тебя Америка, когда Харон
перевез тебя на дымящийся берег и ты стоял и смотрел, как
теряется лодка в черных струях Леты?
АМЕРИКА
Америка я дал тебе все и теперь я ничто.
Америка два доллара двадцать семь центов январь 17-е число год 1956-й.
Не выношу своих собственных мыслей.
Америка так когда мы кончим воевать с человечеством?
Ебни себя своей атомной бомбой.
Мне нездоровится отстань от меня.
Я не закончу поэму пока мои мысли не встанут на место.
Америка когда ты ангельской станешь?
Когда наконец ты стянешь с себя шмотки?
Когда наконец ты рассмотришь себя сквозь могилу?
Когда ты будешь достойна своего миллиона троцкистов?
Америка почему библиотеки твои полны слез?
Америка когда ты накормишь индийцев яйцами?
Меня тянет блевать от твоих идиотских запросов.
Когда я смогу войти в супермаркет и купить что хочу просто за здорово живешь?
Америка слушай в конце концов это мы с тобой настоящие не мир иной.
Твой механизм превосходит мое понимание.
Ты вызываешь у меня желание стать святым.
Должно быть есть другой способ решить этот спор.
Берроуз в Танжере я думаю он не вернется это мерзко.
Ты вправду мерзость или просто меня разыгрываешь?
Я пытаюсь вплотную подойти к сути дела.
Я не согласен отказаться от своей одержимости.
Америка не пихайся я знаю что делаю.
Америка сливовый цвет опадает.
Я несколько месяцев не читаю газет, ежедневно кого-нибудь обвиняют в убийстве.
Америка я отношусь к профсоюзам сентиментально.
Америка я в детстве был коммунистом и не раскаиваюсь.
Я курю анашу при каждом удобном случае.
Я дошел до того что по целым дням сижу дома и пялюсь в сортире на розочки.
Когда прихожу в китайский квартал всегда напиваюсь никак не трахнусь.
Я решительно убежден что скоро стрясется беда.
Тебе стоило видеть как я читаю Маркса.
Мой аналитик считает что я совершенно прав.
Я не буду читать Отче Наш.
У меня мистические видения и космические вибрации.
Америка я еще не сказал тебе что ты проделала с дядюшкой Максом когда он вернулся домой из России.
Я к тебе обращаюсь.
Ты что же позволишь журналу “Тайм” управлять своими эмоциями?
У меня одержимость журналом “Тайм”.
Я его читаю каждые выходные.
Его обложка пялится на меня всякий раз как я шмыгаю мимо кондитерской на углу.
Я читаю его в подвале публичной библиотеки города Беркли.
Он всегда втирает мне про ответственность. Все бизнесмены серьезны.
Кинопродюсеры тоже. Все очень серьезны кроме меня.
До меня доходит, что я Америка.
Опять я болтаю с самим собой.
На меня ополчается Азия.
У меня меньше шансов чем у китайцев.
Мне стоит подумать о собственных национальных ресурсах.
Моими национальными ресурсами являются два косяка анаши миллионы половых органов нецензурная частная литература летящая как истребитель со скоростью 1400 миль в час и 25 000 дурок.
Я уж молчу о своих тюрягах о миллионах нищих живущих в моих цветочных горшках палимых светом пятисот солнц.
Я отменил все бордели во Франции, то же самое ждет и Танжер.
Я претендую на пост Президента несмотря на тот факт что я истый католик.
Америка как же я напишу священную литанию когда у меня твой глупый настрой?
Я буду и дальше как Генри Форд штамповать мои строфы таки же индивидуальные как его тачки и даже больше они все у меня разного пола.
Америка я продам тебе строфы 2500$ штука 500$ скидка на твои залежалые строфы.
Америка освободи Тома Муни.
Америка спаси лоялистов Испании.
Америка Сакко и Ванцетти не должны умирать.
Америка я и есть те самые парни из Скоттсборо.
Америка когда мне было семь лет моя мама водила меня на митинги к комми в ячейку они продавали нам жареный нут - пригоршня за билет билет за пять центов а речь за бесплатно все были ну просто как ангелы сочувствовали рабочим все было так искренне ты не имеешь даже понятия о том какой клевой штукой была партия в 1935-м Скотт Ниринг был крутым стариком настоящий mensch Мать Блор Ewig-Weibliche “Шелковых Забастовщиков” растрогала меня до слез а однажды я видел еврейского оратора Израэля Амтера честное слово. Наверняка все они были шпионами.
Америка ты ведь на самом-то деле не хочешь идти воевать.
Америка это все они гады русские.
Они гады русские они гады русские и конечно китайцы. И гады русские.
Раша хочет сожрать нас живьем. Шишки Раши все психи. Раша хочет угнать у нас тачки прямо из гаражей.
Она хочет захапать Чикаго. Ей нужно чтоб “Ридерз-Дайджест” был красным.
Чтоб наши автозаводы дымили в Сибири. Чтоб ее бюрократы сидели на наших автозаправках.
Это нехорошо. Фу. Она же научит индейцев читать! Ей нужно чтоб было больше больших черных ниггеров! Ха. Она хочет чтоб мы работали по 16 часов каждый день. Помогите.
Америка я вполне серьезно.
Америка это мои впечатления после просмотра передачи по телику.
Америка разве я неправ?
Наверное мне стоит заняться делом.
Да это правда я не хочу ни в армию ни на завод кнопки жать на станках и делать детали для механизмов в конце концов я полуслепой психопат.
Америка я налегаю своим педрильским плечом на твое колесо.
РАКЕТА
Старая Луна мои глаза это новая луна с отпечатком человеческой ноги
довольно Ромео с кислой миной в пьяном потоке бровь Безумного Пьеро, бухая луна
О, возможная Луна в Небесах мы добрались до первого из вечных созвездий имен
Как Бог возможен и как Все возможно так и мы достигли иной жизни
Лунные политиканы земля стенает и предупреждает вечность
пусть еще пока ни одну звезду не потревожил крикливый ублюдок из Голливуда
нефтяные магнаты заключают сделки с вялыми зелеными обитателями Плутона -
колонии рабов на Сатурне кубинские революции на Марсе?
старая жизнь и новая бок о бок, найдет ли Римская Церковь Христа на Юпитере?
Мохаммед в моде на Уране прокатит ли Будда на планетах, жители которых бесстрастны
или мы доживем до расцвета зороастризма на Нептуне?
Какой новый чудовищный проект церковного обустройства
Вселенной родится в мозгу умирающего Папы?
Только ученый ныне - истинный поэт он дарит нам Луну
он обещает нам звезды он даже сделает для нас новую вселенную если дело дойдет до этого
О Эйнштейн, почему я не посылал тебе пламенных корр-ций?
О Эйнштейн почему я не совершил паломничество к твоей седеющей главе?
Братья по странствиям я пишу вам этот стих в Амстердаме в Космосе
Где Спиноза придумал давным-давно свои волшебные линзы
я пишу вам стих давным-давно
мои ноги уже омыты смертью
здесь я наг и лишен индивидуальности
и плоти у меня не больше чем у тонкой черты проведенной ручкой по мягкой бумаге
когда звезда говорит со звездой многочисленные лучи света мириады одинаковых мысль
в той складке Вселенной где был Уитмен
и Блейк и Шелли увидели Мильтона живущего как бы в звездном храме размысляющего во мраке слепоты всевидящего -
Ну вот, теперь я могу наконец говорить с вами возлюбленные братья с неизвестной Луны
истинные вы сидящие на корточках среди Платонических Испарений Вечности
Я такая же звезда как вы
Будете ли вы есть мои стихи или читать их
или взирать на них ликами плоских алюминиевых чашек?
мечтаете ли вы о том чтобы перевести & усвоить эту информацию
когда шевелите безразлично антеннами?
Значу ли я хоть что-нибудь для ваших зрительных рецепторов в зеленых глазницах? является ли вам Бог?
в какую сторону повернется цветок подсолнуха если на небе будет тысячи солнц?
Это моя ракета моя персональная ракета я шлю свои послания Кому-то
Так чтобы он меня услышал
Мое бессмертие
без стали без кобальта без базальта без алмаза золота без ртутного пламени
без паспортов досье клочков бумаги боеголовок
без меня самого в конце концов
чистая идея
пославние всем и всюду одно и то же
я посылаю мою ракету чтобы она совершила посадку на любой планете которая ее примет
предпочтительно набожной милой планете где денег не существует
на четырехмерной планете где смерть похожа на кино
растения говорят (почтительно) о физиках древности и сама поэзия
есть продукт жизнедеятельности деревьев
самой главной планете где Великий Вселенский Мозг сидит ожидая
когда стих сам свалится с неба в его золотой карман
к другим бумажным запискам любовным вздохам сетованиям
музыкальным вскрикам отчаяния и миллионам так никогда и не высказанных мыслей лягушек
я посылаю тебя моя ракета набитая чудесными химикатами
более чем мои волосы моя сперма клетки моего тела
проворная мысль которая устремляется ввысь силой моего желания
такого же мимолетного как вселенная и со скоростью больше скорости света
и оставляю все остальные вопросы безответными пока мне вновь не придется улечься спать на ложе сырой земли
ПЕСНЯ
Бремя мира -
любовь.
Под ношей
одиночества,
под ношей
недовольства
бремя,
бремя, что несём мы -
любовь.
Кто отрицает?
Во сне
она касается
тела,
в мыслях
сооружает
чудо,
в фантазиях
страдает,
пока не рождена
в человеке -
смотрит из сердца,
горит непорочно -
ведь бремя жизни -
любовь,
но мы несём это бремя
устало,
и должны найти покой
в объятьях любви,
в конце концов,
найти покой
в объятьях любви
Нет покоя
без любви,
нет сна
без сновидений
о любви -
безумствуй или будь холодным,
преследуемым ангелами
или машинами,
последнее желание -
любовь
- не может быть горьким,
нельзя отрицать
и невозможно скрыть
при отрицании:
груз слишком тяжёл
- нужно отдать
безвозвратно,
как мысль,
пришедшую
в одиночестве,
во всём блеске
её излишества.
Тёплые тела
сияют вместе
в темноте,
рука движется
к центру
плоти,
кожа трепещет
от счастья,
и душа радостно
приходит в глаза -
да, да,
вот чего
я хотел,
я всегда хотел,
я всегда хотел
вернуться
в тело,
где я был рождён.
Переводы А. Кормильцева, Д. Борисова, А. Сергеева, М. Гунина
I
Я видел, как лучшие умы моего поколения пали жертвой безумия, как
расхристанные и нагие они брели на заре по негритянским
кварталам в поисках бешеной вмазки,
ангелоглавые хипстеры, горящие жаждой древней божественной
связи с искрящей звёздами динамо-машиной скрытой в механике
ночи,
как нищие, оборванные, обдолбанные, с пустыми глазами сидели
и курили в сверхъестественном мраке на квартирах без отопленья и
парили над крышами городов погрузившись в созерцание джаза,
как в окрестностях Эл обнажали мозги перед небом и видели
ангелов Магомета и, прозрев, гуляли, пьяно шатаясь, по крышам
жилых строений,
как шли коридорами университетов с нездешним сиянием в глазах,
бредя Арканзасом и трагедией в духе Блейка среди студентов,
вернувшихся с фронта,
как их изгоняли из институтов за шизу и расклейку непристойных
стихотворений на окнах собственных черепушек,
как ютились в неухоженных комнатах в одном исподнем,
сжигая деньги в мусорных вёдрах и вслушиваясь в Ужас за каждой стеною,
как их вязали, поросших лобковою шерстью, с поясами, набитыми
марихуаной, купленной в Ларедо для дружков из Нью-Йорка,
как жрали пламя в дешевых ночлежках или хлестали скипидар
в Парадайз-Аллее, смерть, или чистилище для нагих торсов ночь
за ночью при помощи снов, наркоты, алкоголя, хуя и
бесконечных яиц, несравненные слепцы; улицы в колышущихся
облаках и сполохи молний в мозгу, мечущихся между полюсами
Канады и Паттерсона, озаряя в промежутках бездвижный мир,
застывший во Времени, пейотная твердость коридоров, рассветы
под деревьями кладбищ, алкоголизм на крышах, поездки по укурке
мимо витрин магазинов в неоновом блеске заполненных машинами
улиц, солнце и луна и вибрации деревьев в ревущем сумраке зимнего
Бруклина, треп вокруг полной окурками жестянки и добрый царь
свет разума,
как приковывали себя к вагонам подземки ради бесконечной
поездки из Бэттери в священный Бронкс под бензендрином, пока
стук колес и крики детей не возвращали их к реальности,
трясущихся, с пересохшим ртом и выцветшими мозгами, полностью
утратившими ясность на залитой тусклым светом станции “Зоо”,
как тонули ночь напролет в субмариновом свете “Бикфорда”,
выплывали затем и сидели вечером над выдохшимся пивом в
пустынном “Фугацци”, прислушиваясь к шелесту рока, доносящемуся
из термоядерного джукбокса,
как болтали без умолку семьдесят часов подряд по дороге из парка
в койку из бара “Бельвью” из музея к Бруклинскому мосту,
шалое полчище платовских диалогистов, сигающих с пожарных
лестниц, с подоконников, с Эмпайр-Стейт-Билдинг, с бухты-барахты
тараторящих вопящих изблевывающих шепчущих факты и
воспоминания и анекдоты и немыслимые приходы и ужасы,
пережитые в больницах, окопах и тюрьмах,
целые интеллекты, растраченные в семидневных запоях с
горящими глазами, мясо для синагоги выброшенное на тротуары,
как уходили в никуда, в Дзен, в Нью-Джерси, оставляя за собой след
из двусмысленных почтовых открыток с видами Атлантик-Сити,
страдали от арабской потливости, танжерской ломоты, китайской
мигрени, оставшись без героина в угрюмой меблирашке где-то в
Нью-Арке,
как бродили в полночь по железнодорожным путям, не зная куда
податься, а потом уходили куда-то так и не разбив ничье сердце,
как раскуривали сигареты в товарных вагонах товарных вагонах
товарных вагонах грохочущих по снежным полям к одиноким
фермам в дед-морозной ночи,
как изучали Плотина Эдгара По Святого Иоанна Креста телепатию
и бипоп-каббалу потому что космос инстинктивно вибрировал у них
под ногами в Канзасе,
как блуждали одиноко по дорогам Айдахо в поисках призрачных
индейских ангелов которые были никто иные как призрачные
индейские ангелы,
как думали, что одни на свете рехнулись, когда Балтимор мерцал у
них на глазах в сверхъестественном экстазе,
как прыгали в лимузин вслед за оклахомским китайцем,
подчинившись порыву на зимней полуночной улочке, залитой
легким летним дождем,
как шныряли голодные и одинокие по Хьюстону в поисках джаза
секса или супа, и плелись за блистательным испанцем, чтобы вести с
ним беседы о Вечности и об Америке, безнадежное предприятие, и
вместо этого оказывались на борту судна, идущего в Африку,
как исчезали в жерлах мексиканских вулканов, не оставив после
себя ничего, кроме тени широких штанин и лавы и пепла стихов
сожженных в камине Чикаго,
как вновь и вновь возникали в Калифорнии, расследуя деятельность ФБР,
бородатые, в шортах, с открытыми взорами пацифистов,
сексуальные, загорелые, раздающие загадочные листовки,
как прожигали сигаретами дыры в ладонях, протестуя против
наркотического табачного угара Капитализма,
как распространяли суперкоммунистические памфлеты на Юнион-
Сквер, рыдая и срывая с себя одежду, и вой сирен Лос-Аламоса
сбивал их с ног и катил по Уолл-Стрит и ему вторила сирена
парома на Стейтен-Айленд,
как разражались рыданиями белых спортзалах, нагие и дрожащие,
увидев устройство чужих скелетов,
как кусали сыщиков в шею и визжали от удовольствия в
полицейских машинах, неповинные ни в каких преступлениях,
кроме пьянства и воинствующей педерастии,
как выли, упав на колени в подземке и как их стаскивали с крыш,
размахивающих гениталиями и манускриптами,
как давали в жопу праведным мотоциклистам и визжали от радости,
как сосали и давали сосать серафимам в человеческом облике,
матросам, познавая нежность Атлантики и Карибского моря,
как вставляли утром и вечером в розариях и на лужайках
общественных парков и на кладбищах даря свое семя бесплатно
всем кто встретился на пути кто решился,
как бесконечно икали пытаясь хихикать но заканчивали всхлипом за
перегородкой в турецких банях, когда нагой и блондинистый ангел являлся, дабы пронзить их мечом,
как приносили своих любовников в жертву морщинистым паркам
одноглазой парке гетеросексуального доллара одноглазой парке что
подмигивает из матки и одноглазой парке что не отрывая жопы от
стула перерезает златую нить интеллекта свитую на прядильном
станке мастерства,
как, ненасытные, экстатически совокуплялись с бутылкою пива с
милашкою с пачкою сигарет со свечой и падали с кровати на пол и
продолжали совокупляться там а потом в коридоре и сползали в
обмороке по стенке с видением вселенской пизды перед глазами и
кончали чтобы окончательно лишиться рассудка,
как слюнявили промежность миллионам трепещущих девок
на закате и встречали зарю с налитыми кровью глазами, но готовые
вылизать пизду и заре, сверкали голыми ягодицами на сеновалах и
купались нагишом в озерах,
как колесили в поисках блядей по Колорадо на мириадах угнанных
тачек, - Н.К., тайный герой этих стихов, знатный ебарь и Адонис из
Денвера - да будет благославенна память о твоих бесчисленных
жертвах,трахнутых на пустых автостоянках и в бытовках столовых,
на скрипучих креслах кинотеатров, на горных вершинах в пещерах,
или о кобылястых официантках, задиравших юбки в кюветах во
время бесчисленных встреч одиночеств и особенно в исполненных
солипсизма сортирах безвестных заправок, ну и в тенистых
аллеях родного местечка тоже,
как вырубались в засранных кинозалах, переносились в пространстве
во сне и просыпались внезапно где-то в Манхэттене и выползали из
подвалов с чудовищным похмельем от безжалостного “Токая” и в
ужасе от стальных сновидений Третьей авеню и, пошатываясь,
плелись на биржи труда,
как бродили всю ночь в наполненных кровью ботинках по сугробам
в районе доков, ожидая, когда посреди Ист-Ривер откроется дверца,
за которой - натопленная комнатушка опиумного притона,
как разыгрывали великие суицидальные драмы на усеянных утесами
доходных домов берегах Гудзона под прожекторным светом
мобилизованной луны - да будут увенчаны их головы лаврами, чтоб
даровать им забвенье,
как глотали воображаемую баранью похлебку или переваривали
мандавошек на тинистом дне похожих на реки канав Бауэри,
как плакали над романтикой улиц, толкая тележки, полные лука и
дешевых мелодий,
как ежились в ящиках, сопя в темноте под мостом, а потом
отправлялись к себе на чердак конструировать клавесины,
как кашляли в Гарлеме на шестом этаже, коронованные пламенем
под чахоточным небом, окруженные ящиками из-под апельсинов,
набитыми богословскими трудами,
как строчили всю ночь напролет, раскачиваясь над высокопарными
песнопениями, оборачивающимися абракадаброй в тусклом
утреннем свете,
как варили борщ из тухлятины легких сердца хвостов копыт и пекли
тортильи, мечтая о чистой растительной пище,
как заползали под фургоны мясников, в надежде найти, не упало ли
что с воза,
как швыряли с крыши свои часы, голосуя за Безвременную
Вечность, а потом каждый день в течении следующего десятилетья
им на голову падал будильник,
как трижды резали себе вены с переменным успехом, как сдавались
и как их заставляли открывать антикварные магазины, в которых
они рыдали от страха, что так и состарятся за прилавком,
кто сгорали заживо в неприметных чесучовых костюмах на
Мэдисон-Авеню под раскаты свинцовых виршей и размеренный лязг
стальных дивизий модных журналов и нитроглицериновый визг
кудесниц рекламы и горчичный газ злобных умников-редакторов
или попадали под колоса пьяных таксистов Абсолютной Реальности,
как прыгали с Бруклинского моста это не враки а потом скрывались
неопознанные и забытые в призрачном мороке забегаловок
Чайнатауна и пожарных машин - даже пива на халяву не выпив,
как в отчаянии с песней кидались из окон, выпадали из вагонов
подземки, прыгали в вонючий Пассаик, набрасывались на негров,
выли на всю улицу, танцевали босиком на осколках бокалов,
разбивали пластинки с записями ностальгического немецкого джаза
30-ых, допивали виски и кидались блевать к окровавленному унитазу,
а в ушах завывал и ревел коллосальный паровозный гудок,
как мчались по хайвеям прошлого в гости друг к другу скрасить
тюремное одиночество и бдение на автомибильной Голгофе или
воплощение в бирмингемского джазиста,
как семьдесят два часа колесили по сельским проселкам, чтобы
сказать мне было видение или тебе было видение или ему было
видение Вечности,
как путешествовали в Денвер, как умирали в Денвере, как
возвращались в Денвер, как бдели над Денвером и маялись и
унывали в Денвере и наконец выбирались узнать сколько Времени и
Денвер теперь опустел, лишившись своих героев,
как падали на колени в безнадежных соборах, молясь за спасение
души друг друга за свет и за женские груди пока над поросшей
шерстью душой не вспыхивал на мгновение нимб,
как шевелили извилинами в тюрьмах, ожидая явления немыслимых
уголовников с золотыми главами и шармом реальности в сердце,
наполненном нежными блюзами Алькатраса,
как удалялись в Мексику чтобы ширятся без страха или в
Скалистые горы разжалобить Будду или в Танжер к мальчикам ли
на Сазерн-Пасифик к черным топкам локомотива или в Гарвард к
Нарциссу или на кладбище Вудлоун блудить на могилах,
как требовали назначить психиатрическую экспертизу заявляя что
действовали под гипнозом радиоволн и их признавали безумцами
снимали наручники при голосах присяжных разделившихся
поровну,
как швырялись картофельными очистками в преподавателей дадаизма в
Сити-Коледж оф Нью-Йорк и впоследствии объявлялись на
гранитных ступенях психушки с обритой головою и шутовскими
речами о самоубийстве, требуя немедленной лоботомии,
как вместо этого получали бетонную пустоту инсулина метразола
электрошока гидротерапии психотерапии трудотерапии
настольного тенниса и амнезии,
как в знак бессмысленного протеста успевали опрокинуть единственный теннисный стол для пинг-понга и сразу же впадали в кататонию, и многие годы спустя возвращались, облысев уже на полном серьезе в парике из крови, слез и пальцев чтобы испытать участь очевидных безумцев в палатах психиатрических городов Восточного побережья, в зловонных коридорах Пилгрейм-Стейт, Рокленда и Грейстоуна, погруженными в перебранку с голосами звучащими эхом в сознанье, раскачивающимися в полночь на одинокой лавке среди царства надгробий любви, где жизнь похожа на сон на кошмар, где тела превращаются в камни тяжелые словно луна, а мать окочательно *********** и последняя невероятная книга выброшена из окна и последняя дверь заперлась в четыре часа ночи и последняя телефонная трубка разбита об стену вместо ответа и последняя воображаемая мебель вынесена из последней меблированной комнаты, желтая бумажная роза свисает с проволочных плечиков в шифоньере, но даже она существует только в воображенье, даже она - только часть утешительных галлюцинаций,
ах, Карл, пока ты в беде я тоже в беде а нынче ты влип не на шутку
во всеохватное животное варево жизни - и как в силу этих причин
бежали по обледенелым улицам, охваченные внезапным прозреньем
алхимии эллипса каталога линейки и вибрирующей плоскости,
как мечтали и создавали осязаемые разрывы во Времени и
Постранстве при помощи наложения метафор и ловили архангела
души в капкан 2 зрительных образов и сопрягал элементарные
глаголы и сочетал существительное с дефисом сознания и как
прыгали от восторга, ощущая себя Pater Omnipotens Aeterna Deus,
способным перелопатить синтаксис и ритм убогой человеческой
прозы, чтобы предстать перед вами бессловесным, разумным и
дрожащим от стыда, отверженным но готовым излить вам всю душу,
подчиняясь велению ритма в обнаженном и безграничном сознанье,
безумцем-бродягой и ангелом бита во Времени, безвестным, но
выкладывающим начистоту здесь то, о чем не пристало говорить до
смерти, и явившимся нам во плоти в призрачном одеянии джаза в
тени золотых труб оркестра, выдувающим страдания обнаженной
души Америки в вопле саксофона элои элои ламма савахфани
сотрясшем все города вплоть до последнего радио, сердце которого
есть абсолютная поэзия жизни вырезанная ножом мясника из тел
что будет питать нас еще доброе тысячелетье.
II
Что за сфинкс из бетона и алюминия размозжил им черепа и выгрыз
оттуда мозги и воображение?
Молох! Одиночество! Мерзость! Уродство! Пепельницы, набитые
окурками и недостижимые доллары! Крики детей в подъездах!
Мальчики, рыдающие в казармах! Старики, плачущие в парках!
Молох! Молох! Кошмарный Молох! Молоха без сердца! Безумный
Молох! Молох, суровый судья человеков!
Молох непостижимой темницы! Молох бездушной тюрьмы со
скрещенными костями над входом! Молох синклита страданий!
Молох, зодчий своего приговора! Молох непомерной глыбы войны!
Молоха обалдевших правительств!
Молох чей разум - разум машины! Молох, чья кровь - финансовые
потоки! Молох чьи пальцы - как десять воинств! Молох, чья грудь -
как пожирающая людей мясорубка! Молох, чьи уши - как
дымящиеся гробницы!
Молох чьи глаза - тысячи ослепших окон! Молох, чьи небоскребы
стоят вдоль длинных улиц как бесчисленные Иеговы! Молох, чьи
фабрики грезят и хрипят в клубах дыма! Молох, чьи трубы и
антенны венчают чело городов!
Молох, чья любовь - без конца нефть и камни! Молох, чья душа -
электричество и банки! Молох, чья нищета как призрак таланта!
Молох, чья участь - облако бесполого водорода ! Молох, чье имя -
Рассудок!
Молох, во чреве которого я сижу, одинокий! Молох, внутри
которого я грежу об ангелах! Безумец в Молохе! Хуесос в центре
Молоха! Невезучий в любви и лишенный мужского начала в Молохе!
Молох, что рано проник в мою душу! Молох, в котором я - лишь
разум без тела! Молох, который пытается устрашить меня, чтобы
вывести из состояния естественного восторга! Молох, которого я
покидаю! Пробудитесь, живущие в Молохе! Свет струится на нас с
небес!
Молох! Молох! Жилище роботов! призрачные пригороды! склепы с
сокровищами! слепые капиталы! демоническая промышленность!
призрачные нации! неискоренимые психлечебницы! гранитные
члены! чудовищные бомбы! Вы сломаете себе хребет, вознося
Молоха в небеса! Мостовые, деревья, радиоприемники, тонны
камня! Поднимая город к Небу, которое истинно есть и повсюду над
нами! Видения! знамения! галлюцинации! чудеса! восторги! все
уносится прочь американским потоком!
Мечты! кумиры! озарения! веры! вся эта куча сентиментального
говна! Прорвемся! Перейдем через реку! Сальто-мортале и распятия!
поток все уносит!
Приходы! богоявления! припадки отчаяния! Десятилетие
животного визга и суицидов! Рассудки! Новые влюбленности!
Безумное поколение! разбитое о рифы Времени!
Хохот святых за рекой! Они видели все! безумные взоры!
священные вопли! Они прощаются с нами! Они спрыгнули с крыши!
навстречу одиночеству! посылая прощальный привет! цветами в
руках! Вниз по течению! на улицы города!
III
Карл Соломон! Я с тобой в Рокленде, куда ты угодил, оказавшись
безумней меня
Я с тобой в Рокленде, где тебе, наверное, так одиноко
Я с тобой в Рокленде, где ты стал похож на тень моей матери
Я с тобой в Рокленде, где ты убил уже двенадцать своих секретарш
Я с тобой в Рокленде, где ты смеёшься над никому не понятной
иронией происходящего
Я с тобой в Рокленде, где ты и я - великие писатели, печатающие в
четыре руки на огромной пишущей машинке
Я с тобой в Рокленде, где твое самочувствие сильно ухудшилось, как
сказали по радио
Я с тобой в Рокленде, где на факультеты черепа прекратили приём
червей впечатлений
Я с тобой в Рокленде, где ты поят чаем из собственных грудей
старые девы Ютики
Я с тобой в Рокленде, где ты злобно шутишь над фигурами твоих
нянечек, гарпий из Бронкса
Я с тобой в Рокленде, где ты орешь в смирительной рубашке, что
проигрываешь бездне матч по настольному теннису
Я с тобой в Рокленде, где ты лупишь по кататоническому пианино
душа невинна и бессмертна и она не должна умирать непристойно в
психушке усиленного режима
Я с тобой в Рокленде, где еще пятьдесят сеансов электрошока
никогда не вернут твою душу обратно в тело из ее паломничества на
распятие вакуума
Я с тобой в Рокленде, где ты обвиняешь своих врачевателей в
безумии и готовишь древнееврейскую социалистическую революцию
против национал-фашистской Голгофы
Я с тобой в Рокленде, где ты готовишься разодрать завесу небес над
Лонг-Айлендом и воскресить Иисуса в живой человеческой плоти из
его сверхчеловеческого гроба
Я с тобой в Рокленде, где ты в компании двадцать пять тысяч
товарищей по безумию хором поешь последние строфы
“Интернационала”
Я с тобой в Рокленде, где мы обнимаем и целуем Соединенные Штаты
под простынями - Соединенные Штаты, что кашляют всю
ночь напролет, мешая нам спать
Я с тобой в Рокленде, где нас пробуждает от комы электрической
вспышкой рев аэропланов наших собственных душ над крышей
лечебницы прилетевших сбрасывать ангельские бомбы больница
вспыхивает изнутри рушатся воображаемые стены О легионы
доходяг спасайтесь бегством О усеянный звездами удар милосердия
вечная война у дверей О победа срывай с себя исподнее
мы свободны
Я с тобой в Рокленде, мне снишься ты мокрый переплывший вплавь
море пересекший пешком всю Америку в слезах стучащийся в дверь
моего коттеджа в калифорнийской ночи
СНОСКА К ВОПЛЮ
Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят! Свят!
Мир святой! Душа святая! Кожа святая! Нос святой! Язык и хуй и рука и дырка в жопе святы, святы!
Всё свято! Все святы! везде святое! каждый день вечность! каждый - ангел! Жопа свята как серафим! безумец свят как и ты о душа моя!
Пишмашинка святая поэма святая голос святой кто слушал святой экстаз святой!
Святой Пётр святой Аллен святой Соломон святой Люсьен святой Керуак святой Ханке святой Берроуз Святой Кэссиди святые безвестные в жопу ёбаные несчастные нищие святые отстойные человечьи ангелы!
Свята моя мать в невменяемой дурке! Святы хуи канзасских дедов! Свят стенающий саксофон! Свят апокалипсис бопа! Святы джаз-банды марихуана хипстеры пацифизм пейот волынки & барабаны!
Святы одиночества небоскрёбов и тротуаров! Святы кафетерии - убежища миллионов! Святы мистические реки из слёз, что текут ниже улиц!
Свят одинокий джагернаут! Свят жирный ягнёнок среднего класса! Святы крейзанутые пастыри бунта! Кто врубился в Лос-Анджелес - САМ Лос-Анджелес!
Святой Нью-Йорк Святой Сан-Франциско Святые Пеория и Сиэтл Святой Париж Святой Танжер Святая Москва Святой Стамбул!
Свято время часть вечности свята вечность часть времени святы циферблаты в пространстве свято четвёртое измерение свят пятый интернационал свят Ангел в Молохе!
Святое море святая пустыня святые рельсы святой паровоз святые виденья святые глюки святые чудеса святое глазное яблоко и святая бездна!
Святы прощение! милосердие! благотворительность! вера! Святы! Наши! тела! страдания! великодушие!
Свята сверхъестественная суперблестящая умная доброта души!
СУТРА ПОДСОЛНУХА
Я бродил по берегу грязной консервной свалки, и уселся в огромной тени паровоза «Сазерн Пасифик», и глядел на закат над коробками вверх по горам, и плакал. Джек Керуак сидел рядом со мной на ржавой изогнутой балке, друг и мы, серые и печальные, одинаково размышляли о собственных душах в окружении узловатых железных корней машин. Покрытая нефтью река отражала багровое небо, солнце садилось на последние пики над Фриско, в этих водах ни рыбы в горах —ни отшельника, только мы, красноглазые и сутулые, словно старые нищие у реки, сидели усталые со своими мыслями. — Посмотри на Подсолнух,—сказал мне Джек,—на фоне заката стояла бесцветная мертвая тень, большая, как человек возвышаясь из кучи старинных опилок — я приподнялся, зачарованный—это был мой первый Подсолнух, память о Блейке — мои прозрения — Гарлем и Пекла восточных рек, и по мосту лязг сэндвичей Джоза Гризи, трупики детских колясок, черные стертые шины, забытые, без рисунка, стихи на речном берегу, горшки и кондомы, ножи—все стальные, но не нержавеющие,—и лишь эта липкая грязь и бритвенно острые артефакты отходят в прошлое — серый Подсолнух на фоне заката, потрескавшийся, унылый и пыльный, и в глазах его копоть и смог, и дым допотопных локомотивов — венчик с поблекшими лепестками, погнутыми и щербатыми, как изуродованная корона, большое лицо, кое-где повыпали семечки, скоро он станет беззубым ртом горячего неба, и солнца лучи погаснут в его волосах, как засохшая паутина, листья торчат из стебля, как руки, жесты из корня в опилках, осыпавшаяся известка с ветвей, мертвая муха в ухе. Несвятая побитая вещь, мой подсолнух, моя душа, как тогда я любил тебя! Эта грязь была не людской грязью, но грязью смерти и человеческих паровозов, вся пелена пыли на грязной коже железной дороги, этот смог на щеке, это веко черной нужды, эта покрытая сажей рука или фаллос, или протуберанец искусственной-хуже, чем грязь-промышленной-современной — всей этой цивилизации, запятнавшей твою сумасшедшую золотую корону — и эти туманные мысли о смерти, и пыльные безлюбые глаза, и концы, и увядшие корни внизу, в домашней куче песка и опилок, резиновые доллары, шкура машины, потроха чахоточного автомобиля, пустые консервные банки со ржавыми языками набок — что еще мне сказать? —импотентский остаток сигары, влагалища тачек, молочные груди автомобиля, потертая задница кресла и сфинктер динамо — все это спрелось и мумифицировалось вкруг твоих корней,— и ты стоишь предо мною в закате, и сколько величья в твоих очертаньях! О совершенная красота Подсолнуха! Совершенное счастье бытия Подсолнуха! Ласковый глаз природы, нацеленный на хиповатое ребрышко месяца, проснулся, живой, возбужденно впивая в закатной тени золотой ветерок ежемесячного восхода! Сколько мух жужжало вокруг тебя, не замечая твоей грязи, когда ты проклинал небеса железной дороги и свою цветочную душу? Бедный мертвый цветок! Когда позабыл ты, что ты цветок? Когда ты, взглянув на себя, решил, что ты бессильный и грязный старый локомотив, призрак локомотива, привиденье и тень некогда всемогущего дикого американского паровоза? Ты никогда не был паровозом, Подсолнух, ты был Подсолнухом! А ты, Паровоз, ты есть паровоз, не забудь же! И взяв скелет подсолнуха, я водрузил его рядом с собою, как скипетр, и проповедь произнес для своей души, и для Джека, и для всех, кто желал бы слушать: — Мы не грязная наша кожа, мы не страшные, пыльные, безобразные паровозы, все мы душою прекрасные золотые подсолнухи, мы одарены семенами, и наши голые волосатые золотые тела при закате превращаются в сумасшедшие тени подсолнухов, за которыми пристально и вдохновенно наблюдают наши глаза в тени безумного кладбища паровозов над грязной рекой при свете заката над Фриско.
СУПЕРМАРКЕТ В КАЛИФОРНИИ
Этим вечером, слоняясь по переулкам с больной головой
и застенчиво глядя на луну, как я думал о тебе, Уолт
Уитмен!
Голодный, усталый я шел покупать себе образы и забрел под
неоновый свод супермаркета и вспомнил перечисленья
предметов в твоих стихах.
Что за персики! Что за полутона! Покупатели вечером
целыми семьями! Проходы набиты мужьями! Жены у гор
авокадо, дети среди помидоров! — и ты, Гарсия Лорка, что
ты делал среди арбузов?
Я видел, как ты, Уолт Уитмен, бездетный старый
ниспровергатель, трогал мясо на холодильнике и глазел
на мальчишек из бакалейного.
Я слышал, как ты задавал вопросы: Кто убил поросят?
Сколько стоят бананы? Ты ли это, мой ангел?
Я ходил за тобой по блестящим аллеям консервных банок,
и за мною ходил магазинный сыщик.
Мы бродили с гобой, одинокие, мысленно пробуя артишоки,
наслаждаясь всеми морожеными деликатесами, и всегда
избегали кассиршу.
Куда мы идем, Уолт Уитмен? Двери закроются через час.
Куда сегодня ведет твоя борода?
(Я беру твою книгу и мечтаю о нашей одиссее по
супермаркету, и чувствую-все это вздор.)
Так что, мы будем бродить всю ночь по пустынным улицам?
Деревья бросают тени на тени, в домах гаснет свет,
мы одни.
Что же, пойдем домой мимо спящих синих автомобилей,
мечтая об утраченной Америке любви?
О , дорогой отец, старый седобородый одинокий учитель
мужества, какая была у тебя Америка, когда Харон
перевез тебя на дымящийся берег и ты стоял и смотрел, как
теряется лодка в черных струях Леты?
АМЕРИКА
Америка я дал тебе все и теперь я ничто.
Америка два доллара двадцать семь центов январь 17-е число год 1956-й.
Не выношу своих собственных мыслей.
Америка так когда мы кончим воевать с человечеством?
Ебни себя своей атомной бомбой.
Мне нездоровится отстань от меня.
Я не закончу поэму пока мои мысли не встанут на место.
Америка когда ты ангельской станешь?
Когда наконец ты стянешь с себя шмотки?
Когда наконец ты рассмотришь себя сквозь могилу?
Когда ты будешь достойна своего миллиона троцкистов?
Америка почему библиотеки твои полны слез?
Америка когда ты накормишь индийцев яйцами?
Меня тянет блевать от твоих идиотских запросов.
Когда я смогу войти в супермаркет и купить что хочу просто за здорово живешь?
Америка слушай в конце концов это мы с тобой настоящие не мир иной.
Твой механизм превосходит мое понимание.
Ты вызываешь у меня желание стать святым.
Должно быть есть другой способ решить этот спор.
Берроуз в Танжере я думаю он не вернется это мерзко.
Ты вправду мерзость или просто меня разыгрываешь?
Я пытаюсь вплотную подойти к сути дела.
Я не согласен отказаться от своей одержимости.
Америка не пихайся я знаю что делаю.
Америка сливовый цвет опадает.
Я несколько месяцев не читаю газет, ежедневно кого-нибудь обвиняют в убийстве.
Америка я отношусь к профсоюзам сентиментально.
Америка я в детстве был коммунистом и не раскаиваюсь.
Я курю анашу при каждом удобном случае.
Я дошел до того что по целым дням сижу дома и пялюсь в сортире на розочки.
Когда прихожу в китайский квартал всегда напиваюсь никак не трахнусь.
Я решительно убежден что скоро стрясется беда.
Тебе стоило видеть как я читаю Маркса.
Мой аналитик считает что я совершенно прав.
Я не буду читать Отче Наш.
У меня мистические видения и космические вибрации.
Америка я еще не сказал тебе что ты проделала с дядюшкой Максом когда он вернулся домой из России.
Я к тебе обращаюсь.
Ты что же позволишь журналу “Тайм” управлять своими эмоциями?
У меня одержимость журналом “Тайм”.
Я его читаю каждые выходные.
Его обложка пялится на меня всякий раз как я шмыгаю мимо кондитерской на углу.
Я читаю его в подвале публичной библиотеки города Беркли.
Он всегда втирает мне про ответственность. Все бизнесмены серьезны.
Кинопродюсеры тоже. Все очень серьезны кроме меня.
До меня доходит, что я Америка.
Опять я болтаю с самим собой.
На меня ополчается Азия.
У меня меньше шансов чем у китайцев.
Мне стоит подумать о собственных национальных ресурсах.
Моими национальными ресурсами являются два косяка анаши миллионы половых органов нецензурная частная литература летящая как истребитель со скоростью 1400 миль в час и 25 000 дурок.
Я уж молчу о своих тюрягах о миллионах нищих живущих в моих цветочных горшках палимых светом пятисот солнц.
Я отменил все бордели во Франции, то же самое ждет и Танжер.
Я претендую на пост Президента несмотря на тот факт что я истый католик.
Америка как же я напишу священную литанию когда у меня твой глупый настрой?
Я буду и дальше как Генри Форд штамповать мои строфы таки же индивидуальные как его тачки и даже больше они все у меня разного пола.
Америка я продам тебе строфы 2500$ штука 500$ скидка на твои залежалые строфы.
Америка освободи Тома Муни.
Америка спаси лоялистов Испании.
Америка Сакко и Ванцетти не должны умирать.
Америка я и есть те самые парни из Скоттсборо.
Америка когда мне было семь лет моя мама водила меня на митинги к комми в ячейку они продавали нам жареный нут - пригоршня за билет билет за пять центов а речь за бесплатно все были ну просто как ангелы сочувствовали рабочим все было так искренне ты не имеешь даже понятия о том какой клевой штукой была партия в 1935-м Скотт Ниринг был крутым стариком настоящий mensch Мать Блор Ewig-Weibliche “Шелковых Забастовщиков” растрогала меня до слез а однажды я видел еврейского оратора Израэля Амтера честное слово. Наверняка все они были шпионами.
Америка ты ведь на самом-то деле не хочешь идти воевать.
Америка это все они гады русские.
Они гады русские они гады русские и конечно китайцы. И гады русские.
Раша хочет сожрать нас живьем. Шишки Раши все психи. Раша хочет угнать у нас тачки прямо из гаражей.
Она хочет захапать Чикаго. Ей нужно чтоб “Ридерз-Дайджест” был красным.
Чтоб наши автозаводы дымили в Сибири. Чтоб ее бюрократы сидели на наших автозаправках.
Это нехорошо. Фу. Она же научит индейцев читать! Ей нужно чтоб было больше больших черных ниггеров! Ха. Она хочет чтоб мы работали по 16 часов каждый день. Помогите.
Америка я вполне серьезно.
Америка это мои впечатления после просмотра передачи по телику.
Америка разве я неправ?
Наверное мне стоит заняться делом.
Да это правда я не хочу ни в армию ни на завод кнопки жать на станках и делать детали для механизмов в конце концов я полуслепой психопат.
Америка я налегаю своим педрильским плечом на твое колесо.
РАКЕТА
Старая Луна мои глаза это новая луна с отпечатком человеческой ноги
довольно Ромео с кислой миной в пьяном потоке бровь Безумного Пьеро, бухая луна
О, возможная Луна в Небесах мы добрались до первого из вечных созвездий имен
Как Бог возможен и как Все возможно так и мы достигли иной жизни
Лунные политиканы земля стенает и предупреждает вечность
пусть еще пока ни одну звезду не потревожил крикливый ублюдок из Голливуда
нефтяные магнаты заключают сделки с вялыми зелеными обитателями Плутона -
колонии рабов на Сатурне кубинские революции на Марсе?
старая жизнь и новая бок о бок, найдет ли Римская Церковь Христа на Юпитере?
Мохаммед в моде на Уране прокатит ли Будда на планетах, жители которых бесстрастны
или мы доживем до расцвета зороастризма на Нептуне?
Какой новый чудовищный проект церковного обустройства
Вселенной родится в мозгу умирающего Папы?
Только ученый ныне - истинный поэт он дарит нам Луну
он обещает нам звезды он даже сделает для нас новую вселенную если дело дойдет до этого
О Эйнштейн, почему я не посылал тебе пламенных корр-ций?
О Эйнштейн почему я не совершил паломничество к твоей седеющей главе?
Братья по странствиям я пишу вам этот стих в Амстердаме в Космосе
Где Спиноза придумал давным-давно свои волшебные линзы
я пишу вам стих давным-давно
мои ноги уже омыты смертью
здесь я наг и лишен индивидуальности
и плоти у меня не больше чем у тонкой черты проведенной ручкой по мягкой бумаге
когда звезда говорит со звездой многочисленные лучи света мириады одинаковых мысль
в той складке Вселенной где был Уитмен
и Блейк и Шелли увидели Мильтона живущего как бы в звездном храме размысляющего во мраке слепоты всевидящего -
Ну вот, теперь я могу наконец говорить с вами возлюбленные братья с неизвестной Луны
истинные вы сидящие на корточках среди Платонических Испарений Вечности
Я такая же звезда как вы
Будете ли вы есть мои стихи или читать их
или взирать на них ликами плоских алюминиевых чашек?
мечтаете ли вы о том чтобы перевести & усвоить эту информацию
когда шевелите безразлично антеннами?
Значу ли я хоть что-нибудь для ваших зрительных рецепторов в зеленых глазницах? является ли вам Бог?
в какую сторону повернется цветок подсолнуха если на небе будет тысячи солнц?
Это моя ракета моя персональная ракета я шлю свои послания Кому-то
Так чтобы он меня услышал
Мое бессмертие
без стали без кобальта без базальта без алмаза золота без ртутного пламени
без паспортов досье клочков бумаги боеголовок
без меня самого в конце концов
чистая идея
пославние всем и всюду одно и то же
я посылаю мою ракету чтобы она совершила посадку на любой планете которая ее примет
предпочтительно набожной милой планете где денег не существует
на четырехмерной планете где смерть похожа на кино
растения говорят (почтительно) о физиках древности и сама поэзия
есть продукт жизнедеятельности деревьев
самой главной планете где Великий Вселенский Мозг сидит ожидая
когда стих сам свалится с неба в его золотой карман
к другим бумажным запискам любовным вздохам сетованиям
музыкальным вскрикам отчаяния и миллионам так никогда и не высказанных мыслей лягушек
я посылаю тебя моя ракета набитая чудесными химикатами
более чем мои волосы моя сперма клетки моего тела
проворная мысль которая устремляется ввысь силой моего желания
такого же мимолетного как вселенная и со скоростью больше скорости света
и оставляю все остальные вопросы безответными пока мне вновь не придется улечься спать на ложе сырой земли
ПЕСНЯ
Бремя мира -
любовь.
Под ношей
одиночества,
под ношей
недовольства
бремя,
бремя, что несём мы -
любовь.
Кто отрицает?
Во сне
она касается
тела,
в мыслях
сооружает
чудо,
в фантазиях
страдает,
пока не рождена
в человеке -
смотрит из сердца,
горит непорочно -
ведь бремя жизни -
любовь,
но мы несём это бремя
устало,
и должны найти покой
в объятьях любви,
в конце концов,
найти покой
в объятьях любви
Нет покоя
без любви,
нет сна
без сновидений
о любви -
безумствуй или будь холодным,
преследуемым ангелами
или машинами,
последнее желание -
любовь
- не может быть горьким,
нельзя отрицать
и невозможно скрыть
при отрицании:
груз слишком тяжёл
- нужно отдать
безвозвратно,
как мысль,
пришедшую
в одиночестве,
во всём блеске
её излишества.
Тёплые тела
сияют вместе
в темноте,
рука движется
к центру
плоти,
кожа трепещет
от счастья,
и душа радостно
приходит в глаза -
да, да,
вот чего
я хотел,
я всегда хотел,
я всегда хотел
вернуться
в тело,
где я был рождён.
Переводы А. Кормильцева, Д. Борисова, А. Сергеева, М. Гунина
Комментариев нет:
Отправить комментарий